Трой
Саутгейт
Папа Анархия
У Кристины Орбакайте была песня «Все, что им нужно, это только любовь» с такими словами:
Он мистический анархист,
Эта песня про Троя Саутгейта. Саутгейт, придумавший вместе с Ричардом Хантом английский национал-анархизм, сочетает в себе три качества, присущие всем лучшим людям от Франца Баадера до Йоханнеса Баадера до Андреаса Баадера. Это очарование экстремальной политикой, склонность к мистицизму и способность окинуть занудные взрослые штуки («политика», «мистика») по-детски незамутненным взором. Где-то между двумерной карикатурностью Аполлона Аполлоновича Аблеухова, несущего мимо призрачного абриса треуголки лакея сардинницу со взрывчаткой, и четырехмерным пафосом гумиблоковских молодцов, ломающих тяжелые крестцы и бычьи розовые хребты, появляется Саутгейт – персонаж несомненно Серебряного века, спешащий домой с кровавого уличного побоища, чтобы поскорее оформить литературный журнал наидекадентнейшим ар-нуво. Послужной список читается как оглавление книг Парфри – солист антифашистских панк-групп; исполнитель «имперского» неофолка; левый активист; координатор ультраправой партии; ярый католик; убежденный язычник; дугинский представитель в Лондоне; соратник безумного сиониста-язычника Вейна Джона Стерджона (автора статей с названиями вроде "Towards a Non-Racial and Philo-Semitic Reconstruction of Anglo-Israelism"), Und So Weiter. Любопытно и то, что при всем декларируемом анти-западничестве, Саутгейт неизбежно остается классическим европейцем до мозга костей: он изучает дзен Алана Уотса, яро поддерживает палестинцев, хочет отменить науку и технику и отвечает на все вопросы с пугающей обстоятельностью ("Моя жена интересуется психологией и бассетами...") Еще у него замечательные дети.
Он на все смотрит сверху вниз…
Трой, среди радикальных английских идеологов вы – один из самых заметных. Как развивались ваши взгляды, и вообще, как угораздило парня из южного Лондона столкнуться с абстрактными философскими и политическими материями?
Еще будучи ребенком, я отличался обостренным общественным сознанием, унаследованным мною от отца, и постоянно ощущал глубокое неравенство между колоссальным богатством Запада и относительной бедностью таких стран т.н. Третьего мира, как Эфиопия или Индия. В последних двух классах школы я очень заинтересовался шестью главными группами из окружения Two Tone, которые выпускали песни протеста против консервативного правительства Маргарет Тэтчер – в их числе были The Beat, The Specials и The Selecter. Кроме воспевания дружбы народов, послание Two Tone было, на более глубоком уровне, связано с упадком городов и с тем, как капитализм влияет на жизнь простых людей. Когда я был подростком, мы переехали из муниципальной квартиры в Кристал Пэласе, что на юге Лондона, в небольшое бунгало в сельском городке Кровборо, это в Восточном Сассексе. Когда же мне исполнилось восемнадцать, я, следуя примеру отца, решил голосовать за лейбористов на всеобщих выборах. Остальные члены моей семьи в это время, напротив, становились консерваторами и втягивались в растущий рынок недвижимости. Несмотря на то, что я глубоко ошибался, думая, что лейбористы настроены против капитализма, меня сильно воодушевлял пример отца, в одиночку державшегося своих пролетарских корней.
Тем временем, мне, живущему в такой сельской местности, приходилось регулярно ездить в Лондон, чтобы видеться с родственниками и покупать одежду и пластинки. Эта связь с моими лондонскими корнями в итоге привела меня в Национальный Фронт (НФ). Я уже много слышал об этой организации, причем не в последнюю очередь благодаря посещаемым мною за несколько лет до этого фестивалям Two Tone и «Рок против расизма», на которых НФ регулярно поносили. Однако скинхеды, слушавшие ска, часто пересекались и с теми, кого привлекал расиализм, так что случайная встреча со старым знакомым на концерте Bad Manners в 1984-ом во время моей поездки в Восточный Кройдон, привела меня прямиком в «паб-квартиру» Национального Фронта, располагавшуюся за углом. В результате я купил выпуск «Новостей НФ» и прочитал его в поезде на пути домой. Первое, что меня поразило, было то, насколько сильно Движение было настроено против капитализма и за социализм. Особенно это касалось статей о кооперативах «Мондрагон» на севере Испании, о дистрибутизме Гилери Бэллока и Г. К. Честертона и решительной борьбе Отто Штрассера против Гитлера и больших предприятий. Я и сам не заметил, как стал ездить на юг Лондона по два раза в неделю, чтобы общаться с такими членами кройдонского НФ, как Крис Марчант, Гэвин Холл и Джон Мерритт. Все они были на пару лет меня старше; мы проводили вечер за кружками эля, а в перерывах между выпивкой я выпытывал у них все об истории НФ и вопросах идеологии. Я с изумлением обнаружил, что сформированный в СМИ стереотип, согласно которому Фронт являлся бандой расистов и нео-нацистских уркаганов, был сущим бредом. В итоге я стал областным организатором по Восточному Сассексу, ответственным за доставку «Новостей НФ» в типографию, и вышел в иерархии Движения на тот же уровень, что Дерек Голланд, Ник Гриффин, Грэм Виллиамсон и Патрик Харрингтон. Этот время было для меня формирующим и очень увлекательным, так что я вспоминаю о нем с большой любовью и ностальгией.
Чем именно была Национальная Революционная Фракция, и почему она была расформирована в 2003-м?
В 1990-ом, после того, как жестокая личная вражда вогнала клин в руководство Национального Фронта, он переименовался в Третий Путь. Многие из нас ушли, сформировав Международную Третью Позицию (ITP), но к 92-ому году большая группа наших кадров разочаровалась в поведении таких личностей, как Роберто Фиоре (ныне лидер Forza Nuova) и Дерек Голланд, заключивших альянс с контр-революционными элементами Католической Церкви и с зарубежными неонацистскими формированиями, предав этим глубоко анти-фашистские принципы Национального Фронта конца восьмидесятых. Все это мне совершенно не нравилось, так как я всегда с большим недоверием относился к реакции справа. В итоге, когда выяснилось, что Фиоре и компания вдобавок ко всему еще украли тысячи фунтов у одного моего очень близкого друга, вложившего деньги в их бесплодный проект якобы фермы на севере Франции, мы сформировали Английское Национальное Движение (ENM) и увели за собой большинство региональных ячеек и публикаций ITP. В то же время, один из старших товарищей по Движению, имевший более чем 25-летний опыт работы в Революционной Рабочей Партии (WRP) у Герри Хили, научил меня очень многому в плане стратегии и организационной деятельности. ENM восстановило былые социалистические принципы, типичные для Национального Фронта 80-х, и выпустило гору печатной продукции о Роберте Блэтчфорде, Вильяме Моррисе, братьях Штрассер, Роберте Оуэне и многих других. Движение пользовалось значительным успехом и заработало серьезную репутацию, но в 1998-ом мы решили пойти еще дальше, и создали Национальную Революционную Фракцию (NRF). Это была революционная организация прямого действия, основанная на системе подпольных ячеек, наподобие той, которой пользуются Движение Исламского сопротивления (ХАМАС) и Ирландская Республиканская Армия (ИРА). Основным центром нашей активности был Западный Йоркшир, где мы создали систему т.н. «безлидерного сопротивления» и работали совместно с группами местных жителей, обеспокоенных количеством нападений со стороны цветных.
Мы задумывали эту деятельность не как что-то, направленное против ни в чем не повинных людей, но как попытку дать отпор участившемуся насилию по отношению к коренному белому населению. Тем не менее, репрессивные меры со стороны государства и нерешительность некоторых наших кадров в итоге заставила нас свернуть эту операцию. Кроме того, сказывалось как сильное влияние Ричарда Ханта и журнала «Зеленая Альтернатива», так и то, что Фракция постепенно становилась анархистской организацией. Наконец, в 2003-м мы решили, что бесполезно позиционировать себя как «движение», тем более, что численность никогда не превышала двадцати-двадцати пяти человек. На сегодняшний день мы просто зовемся «национал-анархистами» и считаем, что представляем скорее течение, чем какую-либо организацию. А что удивительно, так это одновременное появление национал-анархизма разных странах. Все мы – Ганс Кани (Франция), Петер Тёпфер (Германия) и ваш покорный слуга – являемся звеньями единого феномена, явившегося реакцией на идеологическое банкротство конца ХХ века. Отталкиваясь именно от этой новой платформы, мы входим в нынешний век, и пытаемся преодолеть трудности и бедствия, подчинившие себе век минувший.
Идея национал-анархизма, конечно, очень привлекательна, но критики, кажется, не без основания указывают на ее способность сделать территорию (раз уж мы избегаем таких слов, как «государство» или «страна») уязвимой, поставив ее под удар иностранной интервенции. Как может общество, построенное на принципах национал-анархизма, защитить себя от централизованного тоталитарного агрессора? Разве сам принцип «крови и почвы» не отрицает преданности чему-либо, превышающему масштабы местной общины, отрицая таким образом и возможность реального противостояния глобализации, компрадорской экономике и культурному империализму?
Все мы знаем, что случилось с безвинными детьми в Уэко, с семьей Рэнди Уивера и с участниками налоговых бунтов из Мичиганского Ополчения. Поэтому для нашего успеха крайне важно, чтобы национал-анархистские общины не высовывались и не провоцировали столкновения с государством. По всему миру можно найти мирные анархистские и сепаратистские общины, не говоря уже о племенных строях, существовавших многие тысячи лет. Главное не высовываться. Страны вроде Англии оказались для нас безвозвратно утеряны из-за крупномасштабной иммиграции и социально-экономического упадка, и есть вероятность, что мы будем вынуждены создать эти общины за рубежом. Это решение не столь радикально, как может показаться, если учесть, что индоевропейцы и в прошлом мигрировали бессчетное количество раз, да и сегодня продолжают массово перебираться в Новую Зеландию и Испанию. В то время, как Запад близится к неминуемому упадку и закату, национал-анархисты продолжают изучать альтернативные социально-экономические модели, способные стать реальной заменой Системе, рушащейся вокруг нас. Зачастую борьба с капитализмом будет происходить на периферии, а не в центре. Мы не должны забывать о том, что Запад способен сохранить свой привелигированный образ жизни исключительно путем эксплуатации т.н. Третьего мира – именно поэтому гораздо реальнее революция на периферии, чем попытка борьбы с капиталистами на их же территории в Европе или Северной Америке. Между прочим, тот же самый процесс привел к падению Римской Империи. Также важно рассматривать национал-анархизм как часть долговременной стратегии; может пройти не одно десятилетие, прежде, чем эти идеи по-настоящему начнут действовать. Но зато нам играет на руку то, что с каждым разом, когда система становится чуть-чуть слабее, мы становимся чуть-чуть сильнее, ровно на столько же. Со временем все больше людей будут отворачиваться от массового потребления, и сама идея проживания небольшими, децентрализованными общинами единомышленников станет более привлекательной и реальной.
Что вы думаете об идее существования естественных прав? Естественного права на жизнь?
Я не верю ни в какое исключительное «право» на жизнь, будь то у человека или у животного. Но это не значит, что мы не должны противостоять тем, кто хочет эксплуатировать нас на фабриках и полях, тем, кто пытается сосать нашу кровь с помощью махинаций международной банковской системы, или жестоко мучает безвинных животных во имя моды и медицины. Мы часто слышим о «правах», но почти никогда о долге. А как насчет, например, нашего долга перед окружающей средой? Или долга сделать все возможное для благополучия наших детей, обязанности уберечь их от губительного влияния либеральной системы «образования»? Короче, нет ни у кого никаких «прав». «Права» являются чисто договорными и поверхностными. А уж из собственного опыта мы знаем, что природа человека обязательно душит даже самые благие начинания, как сорняки душат прекрасный сад. Все это может прозвучать очень пессимистично, но воздушные замки либеральной утопии для того и существуют, чтобы их рушили.
В чем состоит связь между вашей идеей национал-анархизма и работами Юлиуса Эволы? Может ли его идея Империи сосуществовать с идеей анархии? И далее по теме: каков ваш взгляд на идеологию Фрэнсиса Паркера Йоки?
Никакой прямой связи между национал-анархизмом и Юлиусом Эволой нет, но у меня, как у бывшего студента курса теологии и религии, к нему особый интерес. В свое время меня многому научила работа «Восстание против современного мира» о непримиримых противоречиях между традицией и современностью, что, естественно, имеет большое значение для развития традиционных общин, отвергающих современный мир. Кроме того, Эвола, как и немецкий писатель Эрнст Юнгер, был приверженцем идеи «Анарха» или «обособленного человека». Речь идет о мужчинах и женщинах, сумевших «оседлать тигра» и сохранить здравомыслие и достоинство перед лицом космологического распада. Но что касается веры Эволы в Европейскую Империю, то, хотя я и согласен с подобной трансцендентальной и унитарной идеей, которой люди могут быть верны, я по прежнему поддерживаю максимальное политическое, социальное и экономическое размежевание.
Пусть это прозвучит противоречиво, но можно оставаться верным высшему идеалу, не теряя при этом ощущения локальной автономии и самостоятельности. Ну а труды Йоки меня, откровенно говоря, не особо вдохновляют, и уж совсем не привлекает его концепция централизованной европейской сверхдержавы. С другой стороны, он осознавал ту опасность, которую представляют для всего мира Америка и ее сионистские союзники, и показал себя храбрым и компетентным офицером связи.
Складывается такое ощущение, что, в то время, как лучшие из людей посвящают свою жизнь разработке консервативно-революционных идей, худшие люди осуществляют их на практике. Одно дело – героический образ ван ден бруковского Третьего Рейха, совсем другое – гитлеровский режим. То же самое можно сказать и о других мыслителях, чьи труды косвенно способствовали установлению зверских тоталитарных систем. Многие из них через осознание того, что их идеи были преданы, пришли к глубочайшему пессимизму (напр. Бенн и Юнгер). Значит ли это, что консервативная революция по сути является романтической утопией, не реализуемой на практике?
Если речь идет о том, могут ли «консервативные революционеры» получить власть над федеральным правительством, то я в это, конечно, не верю. Во всяком случае, не в Европе. Например, здесь в Англии Новая Правая ограничивается такими небольшими маргинальными группами, как Консервативный Демократический Альянс, Партия Мира, клуб «Monday» и журнал «Right Now». В то же время, маргинальная активность не является проблемой для национал-анархистов, ведь в этом и состоит наша идея противостояния центру. Судя по всему, грамшистский метод может сработать на левом фланге, но только не на правом.
Каково ваше мнение о сэре Освальде Мосли и других «доморощенных» фашистах?
Я против каких угодно тоталитарных доктрин, будь это фашизм или коммунизм. Но хотя сам по себе Мосли и был максимально неприятным типом, я уверен, что он был искренним человеком с твердыми принципами, и в какой-то мере испытываю уважение к тому, чего он пытался добиться. Ясно, что он пошел по неправильному пути, но если бы Британский Союз Фашистов (BUF) не совершил тогда тех ошибок, нам пришлось бы снова пройти через все это.
А вообще в каком свете вы, будучи патриотом, рассматриваете правый фланг английской политики? Ваши основные претензии к националистическим группам вроде Британской Национальной Партии (BNP) и еще более умеренной Партии Независимости Объединенного Королевства (UKIP)?
Я не уверен, что могу назвать себя «патриотом». Как я уже объяснил, обосновать само понятие «Англии» в качестве географической единицы или нации становится все сложнее. У Англии есть один шанс выжить – если ей будут находить все новые и новые определения. Например, смехотворные и искусственные слоганы, вроде «Клевой Британии» Тони Блэра («Cool Britannia», по аналогии с «Rule Britannia» - М.) Но давайте посмотрим правде в глаза: главные города и поселки Англии превратились в мультирасовые притоны, и несмотря на размахивание британскими флажками, сопровождающее каждое крупное футбольное мероприятие, теперешнее судорожное цепляние за веру в то, что мы сможем восстановить нашу нацию путем насильственной репатриации всех иммигрантов и их потомков, достаточно нелепо. Этого не произойдет никогда, и партии вроде BNP лишь оттягивают неизбежный упадок. Кроме того, тот факт, что они продолжают подвизаться на ниве дискредитировавшей себя парламентской политики, лишь усугубляет эту мышиную возню. Нам нужно, чтобы люди разочаровались в избирательной урне, а не цеплялись за ошибочную идею о том, что, голосуя за BNP, можно решить все наши проблемы. А вот использование Партии Независимости (UKIP) в качестве инструмента для срыва работы Европейского Союза как раз позволяет влиять на некоторые процессы. Кроме того, пусть UKIP и состоит из банкиров и заводчиков, обеспокоенных угрозой, которую представляет единая валюта, но то, что она остается группой давления с одной единственной целью (т.е. независимостью от Евро – М.), позволяет расстроить планы федералистов, не идя при этом на сделку с совестью. Так что голосовать за какие-либо партии бессмысленно, однако представители UKIP в Европейском Парламенте хотят выборов исключительно для того, чтобы этим же самым выборам помешать. Возможно, этот процесс достоин внимания Новой Правой.
А как обстоит дело с левыми? Есть ли в этой части политического спектра силы, с которыми вы готовы сотрудничать? Какие левые авторы / идеи повлияли на вас?
Несомненно, левые оказали на меня гораздо большее влияние, чем правые. Так называемым левым «антифашистам» явно не по нутру то, что я приобрел свой первый политический опыт в Национальном Фронте, но это имеет мало отношения к делу. Я никогда не считал себя «правым», и к тому времени, как я вступил в Движение, оно уже прошло стадию «правой организации». Как бы то ни было, понятия «правого» и «левого» восходят к начальной фазе Французской революции 1789-ого, и мое вечное противостояние существующему порядку автоматически позиционирует меня слева. Это, естественно, вовсе не значит, что я считаю такое условное описание моих принципов адекватным. Национал-анархисты готовы объединяться с кем угодно и участвовали во многих протестах и демонстрациях с целью выразить нашу солидарность с широкими кругами сопротивления мировому капитализму. Вспомним слова Ленина: «Мы должны идти порознь, но бить вместе». Несомненно, что молодой палестинский боевик, бросающий бомбу в израильский танк, говорит за нас в той же мере, в к какой мы – за него. Лично на меня повлияли такие левые, как Джордж Оруэлл, Михаил Бакунин, Эмма Гольдман, Петр Кропоткин, Жерар Винстэнли, Макс Штирнер, Нестор Махно, Че Гевара, Сергей Нечаев, Хаким Бей, Прудон, Фракция Красной Армии и The Angry Brigade.
Насколько гибким может быть ваше движение, когда дело доходит до стратегических союзов? Можете ли Вы назвать некий общий политический знаменатель, обязательную черту, которая должна быть присуща вашим потенциальным союзникам, будь то партии или отдельные личности – анти-американизм, анти-глобализм, анти-либерализм, «третьепутизм»?
Я не думаю, что существуют какие-либо общие знаменатели. Бывают самые разные удобные возможности для сотрудничества; мировая история полна неожиданных союзов между, казалось бы, диаметрально противоположными группами людей. Realpolitik – вещь необходимая, и не столь важно, где и когда в ней возникает необходимость. Нам приходится многое делать втихоря, так как группы, руководящие анти-капиталистическим движением, обычно контролируются левыми догматиками, считающими, будто мы, национал-анархисты, пытаемся подорвать традиционный анархизм в наших собственных зловещих целях. Это неправда. Как мы уже сто раз говорили, мы не являемся «расистами» или «супрематистами» с некой тайной программой; мы лишь стремимся к обладанию собственной территорией, на которой мы сможем жить по нашим собственным законам. К сожалению, большинство левых на этом не остановятся – они не успокоятся, пока не получат возможность организовать жизнь вообще всех людей и расписать ее по минутам. Это такая непрекращающаяся болезнь. Именно поэтому они и говорят о «праве на труд», в то время, как основной проблемой – и здесь прав Боб Блэк – на самом деле является сам труд. Левые, в той же мере, что и правые тоталитаристы, не готовы терпеть тех, кто отказывается от идеи тотального общества. Многие из нас не хотят в этом участвовать и готовы быть «социалистами» лишь в кругу себе подобных.
Вопрос несколько провокационного толка: не кажется ли вам иногда, что в радикализме и маргинальной политике есть нечто гротескное и нелепое? Хорошо это дело описано в известном (идиотском) романе Стюарта Хоума «Отсос»: идеологи проделывают путь слева направо и обратно в течение часа, якобы опасные партии на самом деле состоят из нескольких человек... Вам это все порою не напоминает скорее политический карнавал, чем realpolitik?
Хотя Стюарт Хоум и его друзья считают меня чем-то вроде «анархо-фашиста», я должен признаться, что-таки не читал его книгу. Но я понимаю, к чему Вы клоните. Когда я ушел из Католической Церкви и начал приглядываться к язычеству и оккультизму, Международная Третья Позиция (ITP) обвинила меня в измене. Я, напротив, думаю, что это скорее вопрос личного развития. Конечно, некоторые люди всегда были и будут оппортунистами, но в моем случае это было, напротив, постепенное изменение, занявшее несколько лет. Это может прозвучать нескромно, но я считаю, что умные люди склонны находить выход из партий. И если посмотреть на мой послужной список, то все станет ясно. Я всегда пытался быть как можно более искренним и непредвзятым и для этого изучал и рассматривал все имеющиеся возможности, а не шел слепо вслед за другими, как те, кто решил остаться в ITP, не пытаясь восстановить утерянное. Национал-анархизм – это не эпатаж и не игра для обывателей; это то, что я предпочитаю называть «реалистичным эскапизмом».
А как насчет использования оружия из арсенала врага вместо подпольно-партизанской борьбы? Я имею ввиду такие нетрадиционные методы борьбы, как использование стиля, типичного для глянцевых СМИ, пополам с агрессивной пропагандой «модной революции», направленной на молодежь... Мы знаем, что Система сумела пока что переварить и обезвредить даже самые маргинальные и революционные элементы контр-культуры – так может адекватной реакцией на это будет изначальное позиционирование явления как «мэйнстрима» и «поп-культуры» с целью предовратить эксплуатацию его «нон-конформистского» элемента безжалостным рынком? Или вы считаете нужно сперва «поднять улицы», и это является единственной эффективной тактикой?
Я вообще не верю в то, что можно «поднять улицы». Мы пытались сделать это еще в ENM, и провалились. Но я четко разделяю политику и культуру, и потому поддерживаю разные формы контр-культуры. Ведь для того, чтобы добиться успеха в политической борьбе, нужно параллельно вести борьбу и в культуре! НСДАП потому так многого добилась в Германии 30-х годов, что просто-напросто нащупала уже существующую культурную жилу, которая и привела прямиком в Рейхстаг (конечно, не без помощи богатых немецких промышленников). Я не имею в виду, что и сегодня можно таким же образом получить власть над государством, этот вопрос должен решаться на уровне личности. Объединяясь с единомышленниками, индивид становится сильнее, и если их общий идеал связан с музыкой или модой – тем лучше. Я думаю, что стратегия, которой следует «Циннобер» – это правильный путь.
Насколько сильная у вас связь с Международным Евразийским Движением? Вы, как-никак, возглавляете его британское отделение, на сайте которого говорится о важности «геополитической концепции, сформулированной такими современниками, как Александр Дугин». То есть вас легко можно посчитать дугинским ставленником в Англии – а между тем, его подход к политике разительно отличается от вашего. Разделяете ли Вы все его взгляды, и приемлема ли для вас его стратегия?
Я не буду притворяться, будто Евразийское Движение делает серьезные успехи здесь, в Англии. Для Западной Европы евразийство все еще в новинку. Думаю, что Движение является в первую очередь удобной точкой сближения для тех, кто знаком с идеями Дугина, и тех, кто тяготеет к подобным концепциям. Но да, если хотите, мы являемся частью Евразийского Интернационала, и недавно направили письмо со словами поддержки к ежегодному Евразийскому съезду (Интервью было взято до приезда Дугина в Англию и встречи с Троем – М.) Конечно, Дугина ни при каких условиях нельзя зачислить в национал-анархисты, но зато, будучи советником Владимира Путина, он способен влиять на российскую политику на высшем уровне. Во многом это похоже на вышеупомянутую роль UKIP. Евразийство много значит для национал-анархистов, так как включает нашу борьбу в более широкий контекст. Хотя нас и занимает в первую очередь то, что происходит, так сказать, прямо в нашей деревне и на нашем пороге, мы также считаем возможным экспорт наших идей за рубеж. Например, в форме поддержки, оказываемой нами новому альянсу анти-западных интересов. Но мы не заинтересованы в возникновении некого нового восточного империализма, который Россия сможет использовать в своих узких интересах для господства над соседями. Мы хотим помочь создать сеть из децентрализованных союзников, стремящихся к общему идеалу, но в то же время сохраняющих свое собственное лицо. Лучший (хотя и примитивный) пример для этого – союз между хоббитами, эльфами, гномами и людьми в борьбе с общим тоталитарным врагом в толкинском «Властелине колец». Вместо того, чтобы создать некий новый империализм в противовес старому, Братство Кольца постепенно распадается, и народы начинают каждый жить своей особенной жизнью. Этот вид свободной системы защиты полностью соответствует национал-анархизму с его неприятием крупных регулярных армий и военной автократии в целом.
Каким вы себе представляете будущее Англии и Европы лет через 50-100?
В какой-то мере я уже ответил на этот вопрос, но вот Вам пример. Представьте себе стакан чистой воды, в которую вы добавляете несколько капель другой жидкости, например, чернил. Сперва вода станет чуть мутной, а постепенно, если вы будете добавлять все больше капель, она совсем потеряет свой первоначальный вид. В итоге эту жидкость вообще нельзя будет назвать словом «вода». Таким же мне представляется будущее Англии и Европы. Тот факт, что наш континент меняется с такой пугающей скоростью, означает, что он не может больше считаться домом для людей индоевропейского происхождения. Ну а если к этому прибавить то, что тысячи европейцев эмигрируют в страны вроде Австралии и Новой Зеландии, то будущее Европы предстает в совсем уж сомнительном свете. Конечно, многие останутся и будут биться на смерть, но мне кажется, что самый разумный выход из этого все более смутного времени заключается в создании новых «родин» на периферии. Насколько далеко нам придется уйти, дабы вырваться из зловещих когтей Запада – это покажет время.
Складывается ощущение, что русская культура вдохновила многих наших с Вами современников, довольно условно причисляемых к т.н. «консервативной революции». Так, Дэвид Тибет, говоря о людях, оказавших на него духовное влияние, назвал в т.ч. и Соловьева, а на вашего друга и союзника Вэйна Джона Стерджона, «радикального» христианина и конспиролога, кажется, повлиял Бердяев. Мы знаем, что вы интересуетесь Тарковским (чья популярность среди западных интеллектуалов, надо заметить, превратила его имя в клише), а кто еще из русских деятелей искусства или мыслителей на вас повлиял?
На Дэвида Тибета повлиял много кто, и увлечение Соловьевым просто связано с интересом к вопросам откровения и апокалипсиса, а мой хороший приятель Вэйн Джон Стерджон все-таки больше интересуется удивительным Вильямом Блейком, который был убежден, что можно воздвигнуть новый Иерусалим на Британских островах. Но вот на меня из русских мыслителей в первую очередь повлияли Михаил Бакунин и Достоевский. Первый – своим самоотверженным противостоянием марксистскому догматизму и государственному социализму. Второй – своим сложным и глубоким пониманием русской бедности и скрытой силы человеческого духа. Также очень интересен Сергей Нечаев, описавший бескомпромиссную позицию, которую должен занимать серьезный революционер.
А как же Блок? Помнится, вы как-то цитировали «Скифов»...
Достоверную информацию об Александре Блоке на английском часто бывает сложно найти. Но я восхищаюсь его меланхолией, его лирическим романтизмом и той явной враждебностью, с которой он относился к цивилизации и материализму. Восхищаюсь я и его верой в идею мессианской революции, несмотря на противоречие между его поддержкой революции 1917-ого года и жестокой борьбой советского режима против как ортодоксальной, так и неортодоксальной религии.
Вернемся к Англии. Если бы Вас попросили назвать пять англичан, у которых Вы чему-то научились, кого бы вы включили в список?
Это крайне сложный вопрос, очень уж жесткий отбор. Но если бы мне пришлось назвать всего пять человек, я бы выбрал Вильяма Кобетта за то, что он приобщил городского парня к деревне и радостям самодостаточного бытия, Ричарда Бертона за архетип непобедимого героя и за то, что пробудил мой интерес к Африке и Ближнему Востоку, Чарльза Диккенса за то, что впервые поведал образованными людям о страданиях рабочего класса, Джорджа Оруэлла за то, что он имел храбрость поделиться с нами своими разбитыми мечтами и иллюзиями о международном социализме, и Гилэра Беллока за то, что объяснил мне, что вообще значит быть британцем. Прошу прощения у Морриса, Рида, Честертона, Блэтчфорда, Лоуренса и других за то, что не включил!
Вы явно любитель и знаток музыки, особенно когда дело касается индустриала и нео-фолка. Какие группы вы любите больше других, и почему?
Я, конечно, не знаток, но всегда, и еще с детства, очень любил музыку. Мне очень нравится традиционный фолк (Ширли Коллинс, Planxty, Dubliners, Steeleye Span, Yetties), блюграсс (Билл Монро, Братья Стэнли, Country Gentlemen, Мэрле Трэвис, Док Ватсон), классика (Штраус, Бах, Шопен, Вивальди), металл (Iron Maiden, Rammstein, Cradle of Filth, Мэрлин Мэнсон, Black Sabbath), психоделика (Bevis Frond, Hawkwind) и электроника (Kraftwerk). Что же касается индустриальных и неофолковых групп, то они действительно вызывают у меня в последнее время жгучий интерес, потому что, в отличие от жижи современного мейнстрима, способны передавать свои мысли менее популярным, но удивительно сильным образом – тем же, каким символы и архетипы способны влиять на подсознание человека. Было бы несправедливо выделить только горстку групп или личностей, ведь можно привести огромное количество примеров яркого таланта, однако наиболее профессиональные и важные из них обретаются на таких лейблах, как Cold Spring, Dark Holler, Mute, Tesco, World Serpent, Eis & Licht, Athanor, Somnambulant Corpse, Tursa, Fluttering Dragon, Svartvintras и Cynfeirdd. Причина, по которой я особенно выделяю этих музыкантов из числа других, заключается в их бескомпромиссности, в нежелании раскручиваться ради выгоды. Ну а кроме того, у них во многих песнях фигурируют личности, оказавшиe на нас влияние, например, Юнгер и Кодряну.
А сами вы когда-нибудь участвовали в группе, писали стихи или тексты?
Да, будучи ребенком, я писал прозу, выигрывал какие-то призы в школе и в колледже, а потом, будучи подростком, пел в нескольких ска- и Oi!-группах, выступал в Лондоне, по окраинам, и южнее. Еще я играю фолк и блюграсс на акустической гитаре; часто ко мне присоединяется мой близкий друг, играющий на мандолине, и начинаются долгие джем-сейшны. Ну а на сегодняшний день я являюсь автором и исполнителем в преимущественно голландской группе Herr (очень хорошая «имперская» электроника – М.) Еще я писал тексты и записывался в составе жесткого электронного коллектива из Швеции под названием Survival Unit.
Каков ваш взгляд на расплывчатое понятие постмодерна? Есть ли в постмодернизме стоящие элементы, к примеру, его антимодернистская составляющая?
Да, в некотором роде... Я думаю, это особенно верно в отношении того изменчивого и раздробленного взгляда на мир, который так сильно отличает постмодернизм от модернистских тенденций централизации и интернационализации всего вокруг. Я не успел пока однозначно для себя решить, является ли постмодернизм реальной альтернативой модернизму, но мы, безусловно, можем многому у него научиться – например, тому, как он вскрывает и анализирует не только модерн, но и то время, которое пришло ему на смену. Кроме того, постмодернизм в некотором роде подразумевает отвращение к науке и технике, с чем я охотно солидаризируюсь. Однако проблема постмодернизма в целом заключается в том, что, являясь огромной совокупностью взглядов, он фактически не имеет собственного вектора.
Как и когда вы столкнулись с интернетом, и что вы о нем думаете?
Впервые я столкнулся с интернетом в середине девяностых, когда учился в университете, и где-то к 95-ому уже прочно был онлайн. Но у меня смешанные чувства касательно сети. Конечно, я вижу явные преимущества интернета вроде новых возможностей распространения идей и того, что тебя услышат, но я также чувствую, что интернет приводит нас к еще большей зависимости от техники. В каком-то смысле это хорошо, потому что Система становится еще более хрупкой – но, с другой стороны, интернет может очень серьезно отвлечь нас от того, что происходит вокруг. Прекрасно осознавать, что такое количество знаний находится на расстоянии вытянутой руки, но какой в этом смысл, если ты не можешь даже заставить себя встать со стула и перейти к действию?
Ваш журнал «Synthesis» существует только онлайн, но мы знаем, что вы также участвовали во многих печатных изданиях. Выходит, вы считаете, что печатный станок проигрывает интернету, когда дело доходит до культурно-политической борьбы в сегодняшнем мире?
Да, именно так. Вышло так, что те самые люди, до которых мы всегда пытались достучаться посредством печатной продукции, на сегодняшний день все сидят в интернете. С другой стороны, ничто не заменит журнал или газету в качестве живого и осязаемого примера твоей работы, но опять же в сравнении с расходами, требующимися на изготовление, результат обыкновенно чрезвычайно скромен. Газетная индустрия в этой стране стала самым настоящим рэкетом, не говоря уже о количестве деревьев, срубаемых для потребностей человека.
Посещала ли вас когда-либо мысль о написании статей для популярных журналов с целью достучаться до более разношерстной публики? Если бы вам, чисто гипотетически, предложили вести еженедельную рубрику в одной из серьезных широкоформатных газет, при условии, что Вы несколько смягчите свои взгляды – пошли бы вы на компромисс или отказались?
Конечно, я бы с удовольствием использовал такую возможность распространения национал-анархизма, но я бы вряд ли согласился настолько изменить свои взгляды. С другой стороны, можно ограничить себя определенными рамками и просто не поднимать горячих тем вроде расы и сионизма.
Опасаетесь ли вы государственных репрессий против Вас или вашего движения? Бывали у вас серьезные проблемы с полицией в связи с Вашей политической деятельностью?
Я не то чтобы боюсь, но всегда помню о том, что это вполне реально, тем более, что другие национал-анархисты, к примеру, Петер Тёпфер, подвергались чуть ли не постоянным репрессиям и преследованиям со стороны государства. Меня много раз арестовывали за расклеивание и раздачу листовок, а так же на анархистских демонстрациях, но самое неприятное произошло в 1987-ом, когда меня осудили по статьям «телесное повреждение» и «нарушение общественного порядка» и отправили на восемнадцать месяцев в льюсскую тюрьму. Причем тот факт, что мы вместе с горсткой союзников пытались защититься от двух сотен разъяренных коммунистов, вообще не принимался во внимание. Но британское государство получило, что хотело: бросив меня за решетку, оно сумело помешать плавному развитию Национального Фронта в новом направлении.
Прошу прощение за любопытство, но есть ли у вас постоянная работа (кроме участия в разнообразных мероприятиях, связанных с национал-анархизмом)? Можно ли выведать что-нибудь о вашей семье?
Я не в состоянии тратить время на полноценную работу, так как занимаюсь домашним обучением своих четверых детей. На это уходит большая часть моего времени, и зачастую приходиться очень туго: дети разного возраста, государственной поддержки для семей, обучающих детей дома, не хватает, и нам проходится полагаться на организации взаимовыручки вроде «Education Otherwise». Я женат уже четырнадцать лет, и у нас две девочки и два мальчика. У нас нет машины по экологическим соображениям, поэтому мы проводим много времени в местных парках и гуляя по сельской местности; дети очень одарены в художественном плане и обожают делать коллажи и рисовать фэнтези-комиксы. Моя жена, уроженка Танбридж Уеллс, что в графстве Кент, интересуется стилем Punk Noir, психологией и бассетами. Я же, когда выдается свободная минута, исследую и обсуждаю теологию, заставляю других оценивать мои опыты в сфере итальянской и индийской кухни, с удовольствием читаю романы Майкла Муркока и организую футбольные матчи с другими ребятами, живущими поблизости.
На вашем сайте под названием "Железная Молодежь", дающем советы по воспитанию детей в национал-анархистском духе, находится список литературы для детей: Свифт, По, Уайлд, Стивенсон... На сегодняшний день этих классиков проходят только студенты литературы, да и то уже учась в университете. Как вы считаете, почему британская система образования столь плоха, и видите ли вы выход из этого кризиса?
Причина, по которой стандарты обучения в этой стране столь ужасны, заключается в непрерывном господстве СМИ над всеми аспектами жизни людей. Последние несколько лет были годами роста огромного подкласса в низших слоях общества, целиком состоящего из распутных девиц и буйных самцов. Но было бы неправильным валить всю вину на бедность этих людей. Многие из них сумели достичь определенного уровня достатка и даже богатства, но складывается ощущение, что они не способны избежать обалванивающего влияния своего окружения, поощряющего жизнь в мире быстрых машин, быстрого секса и быстрой жрачки. Кроме того, Англия испытывает острый кризис самоидентификации, вызванный, с одной стороны, американизацией, а с другой – мульти-расовой политикой. Так что совсем неудивительно, что культура, славящаяся пьяным разбоем и т.н. «reality TV», совершенно не интересуется ни академическими вопросами, ни интеллектуальным развитием личности. Единственный выход из данного кризиса – это домашние обучение. Дети, отдаленные от этой пагубной среды, развиваются естественно, без ограничений, навязываемых окружением. А вот на юге Лондона, к примеру, большинство белых детей давно включили негритянский слэнг в свой лексикон.. Так что быть индивидуумом в современной Англии – значит фактически быть изгоем.
Тогда как вы смотрите на элитарные образовательные учереждения вроде Оксфорда или Кембриджа? С одной стороны, вы поддерживаете элитарность знаний и меритократию, с другой – отвергаете централизованную систему образования. Так имеют ли подобия Оксфорда шанс выжить в обществе, построенном на национал-анархистских основах?
Во-первых, национал-анархисты не признают национальных государств, а во-вторых, так как мы ожидаем развала интернационалистской системы вплоть до полномасштабного технического кризиса, университеты все равно не смогут продолжить свое существование в той форме, в какой они существуют сегодня. И наоборот – на уровне деревенских общин дети будут получать образование по способностям. Эгалитаризм – это миф, а значит некоторые дети всегда будут глупее других, но, увы, такова жизнь. Однако все это должно происходить на уровне общины, а не в привилегированном учебном заведении, ведь учиться можно и у тех, кто вокруг, вообще не прибегая к созданию школ или систем образования.
Солидарны ли вы с антикопирайт-движением, принимались ли какие-либо шаги по консолидации ваших сил с борцами против копирайта? Антикопирайт во многом дублирует принципы национал-анархизма.
Мы пока что не сближались с движением против копирайта, но это, безусловно, интересная идея и ее следует учесть в будущем. (На следующий день после этого интервью форумы Terra Firma и мэйлинг-листы RosenNoire заполнились ссылками на Ричарда Столлмана – М.) Лично я против всех форм копирайта, и считаю, что копирайт-законы, вместо того, чтобы защищать художника или исполнителя, просто-напросто эксплуатируют сам продукт. Достигается это тем, что продукт вообще отнимается у его создателя, а на творческую работу накладываются ограничения с целью контролировать количество альтернативного материала, вливающегося в мейнстрим. Кроме того, будучи анархистом, я не верю в возможность существования имущественных прав на какие-либо идеи, потому что интеллектуальное развитие – это элемент нашей общей, коллективной деятельности. Я уверен, что Пьер Жозеф Прудон правильно бы понял логику этого процесса, несмотря на то, что многие путают его знаменитое изречение «собственность это кража» с отрицанием личной – а не частной, как изначально предполагалось – собственности.
Давайте взглянем на эзотерическую сторону нацанархизма. Насколько я знаю, вы прошли путь от агностицизма и католического фундаментализма к языческим культам, к Митраизму? Как развивалась ваша вера, и как можно ее описать на данный момент? Занимает ли Ваше движение какую-либо религиозную позицию?
Я никогда не был агностиком и всегда верил в некого бога или высший разум. На сегодняшний день я бы назвал себя учеником Примордиальной Традиции, и не принадлежу к какой-либо религиозной системе. В данный момент я изучаю труды Алана Уотса, главным образом ответственного за ознакомление Запада с восточной философией. Я так же много времени отдаю индуизму, но на данный момент я чувствую растущую близость к дзен-буддизму. Мне не важно, какие у кого духовные взгляды, я считаю, что это личное дело каждого, но мне гораздо ближе люди, интересующиеся духовностью и оккультизмом, чем материалисты.
Значительная часть духовной энергии двадцатого века ушла в малосимпатичные нью-эйдж-движения. Как можно отличить Генона от Блавацкой, да и существует ли эта линия, отделяющая оккульт от пародии? Если да, то по какую сторону от нее окажутся Штейнер, Гурджиев и Серрано?
Я изучал вышеупомянутых личностей, а также многих других из тех, которым люди вверяли свою веру, но дело в том, что я считаю необходимым процесс составления отдельных фрагментов в единое целое, пока не проявится наиболее полная истина. Наверное, это во мне говорит национал-анархист. Я всегда с большим подозрением относился к тем, кто пытался создавать культ личности вокруг себя или других. Я предпочитаю смотреть на все это с некоторого расстояния, исследуя всю доступную мне информацию. Я испытываю глубокое уважение по отношению к некоторым из главных оккультных обществ, но большинство из них разложилось и отошло от своих истоков, что типично для сумеречной эпохи Кали-юги. Что меня интересует, так это непрекращающееся слияние Новой Правой с разнообразными эзотерическими и право-анархистскими группами в Европе. Это искренняя попытка заново собрать потерянную мудрость, чтобы потом, используя данное знание, перешагнуть через порог, отделяющий этот мир от начала нового Цикла. Вот как это объясняет Вишну-Пурана: «И тогда (Они) установят справедливость на земле; и души тех, кто жил в конце Кали-юги будут разбужены, и они будут прозрачны, как кристалл. И те, кто изменится под влиянием этого добродетельного времени, станут семенами (новых) людей, и породят они народ, следующий законам Криты, то есть примордиальной юги.»
И напоследок – видите ли вы возможность будущего сотрудничества между русскими и англичанами в сфере революционной политики и культуры?
Не может быть и сомнения в том, что британское государство будет и впредь покорно плестись за своим американскими союзником по направлению к полному забвению. Остается узнать, отделиться ли эта страна от континентальной Европы или попробует объединиться с ней на следующем логическом этапе приближения к Мировому правительству. Потому-то Англия и играет такую важную роль в американских интересах и является пятой колонной в Европе, с помощью которой Америка намеревается подчинить себе весь мир… Евразийцы редко включают Западную Европу в свой проект будущего, кроме как на очень незначительных или периферийных ролях. Но в прошлом Россия, как и Франция, всегда была известна своим теплым отношением к политическим изгоям и революционерам. Поэтому не исключено, что нашим спасением может стать именно евразийство, способное инициировать создание нового «союза умов». Я всегда глубоко восхищался многострадальным, терпеливым народом России, и мне очень странно, что национал-анархизм еще не успел развиться в стране, давшей нам таких людей, как Георгий Чулков и Вячеслав Иванов. Могу только надеяться, что это интервью хоть немного изменит данную ситуацию.