Илья
Брахман
Имманентная
революция
Слово «политика» определяется в словаре Даля так:
«ПОЛИТИКА ж. греч. Наука государственного управленья; виды, намерения и цели государя, немногим известные, и образ его действий при сем, нередко скрывающий первые.»
Сразу же поговорка приводится: «Политика – тухлое яйцо» (Суворов)
Когда хочется написать что-нибудь душераздирающее, то пишешь о политике, как о квинтэссенции кошмара и безблагодатности: «патриотические», «великодержавные», «демократические», «социалистические» речи вызывают зачастую чувство нечеловеческой жути. Обрезки волос и ногтей. Отчужденная оболочка, движимая тонким зовом, ритмичным постукиванием кого-то чужого…
Политика – это физика власти, причем власть понимается здесь, как организующее начало общества, способное находиться только вне этого общества. Естественно, искать его надо не в мире живой либо неживой природы, но на духовном плане. Существуют внешние проявления власти: парадигмальные, дискурсивные, идеологические, символические, политические, силовые, но существует и сущность власти, ее неизменный принцип. Социум, как пассивная субстанция может воспринимать лишь внешние формы и проявления власти, но никогда ее суть. Суть хранит в себе властный субъект, ядро которого – духовное владычество, священство, а внешнее проявление – мирская власть. Внешнее же – всегда сдерживающее; это оболочка, скорлупа.
Бодрияр писал: «Завладеть властью можно не больше, чем завладеть тайной. Ибо тайна власти в том, в чем и тайна тайны: она в том, что ее нет. В другой фазе цикла, фазе упадка реального, операциональной является только мизансцена тайны или власти, но это знак того, что субстанция власти после своей беспрерывной экспансии на протяжении нескольких веков внезапно взрывается изнутри, и что сфера власти сжимается, превращаясь из звезды первой величины в красного карлика, а затем в черную дыру, которая поглощает всю субстанцию реального, все окружающие энергии, разом преобразившиеся в чистый знак, знак социального, плотность которого нас подавляет». («Забыть Фуко»)
Власть, она же организующее начало, практически покинула этот мир, что, правда, мало кто заметил, так как внешние оболочки, механизмы власти остались и продолжают двигаться по инерции либо же, под воздействием иной внешней воли, подобно гальванизированному трупу, поднятому из могилы колдуном-вуду. Рассмотрим же тропинки, по которым ходит нежить; вырежем ровный осиновый кол.
Со времен появления британского парламента началось разделение политических сил на два основных противоборствующих направления: «правых» и «левых». Оба этих понятия подверглись неоднократной инверсии, так что сейчас стало непросто дать ясные всеобъемлющие определения «правого» и «левого», однако мы попытаемся это сделать. Основная «правая» идея есть идея Отечества, «левая» – Братства. Эти понятия мы склонны рассматривать в свете фрейдовской мифологемы об отцеубийстве и последующей реставрации. Таким образом, «правыми» являются фундаменталисты, монархисты, консерваторы, империалисты, патриоты; левыми – социалисты, националисты, либералы и демократы. Первые склонны рассматривать власть, как вертикальный вектор, вторые – как совокупность горизонтальных векторов.
В качестве метода исследования политических и политэкономических процессов мы принимаем школу исторического материализма, обогащенную «новой левой», фрейдомарксистской и постмодернистской мыслью, т. к. уверенны, что общество в эру «царства количества» и «материи» можно адекватно рассматривать, лишь используя аппарат исторического материализма. Последовательное разделение метафизики и политики, отказ от гегельянского взгляда на историю десакрализованного общества, надежно защищают нас от искушений ложной апокалиптики, которое есть проявление выступающих под маской ультраортодоксии модернизма и неоспиритуализма. Здесь мы расходимся с религиозным фундаментализмом, который пытается объяснить процессы, протекающие в десакрализованном, профанном обществе с точки зрения религиозной, мифической, апокалиптической. Подобные попытки, будь то со стороны религиозного фашизма, протестантского, исламского или православного фундаментализма мы рассматриваем, как вызывание призраков, ворожбу, попытку поработить сознание религиозному симулякру, а значит, как действие, в конечном итоге, контринициатическое, инфернальное.
Основным вопросом власти с точки зрения исторического материализма является вопрос собственности и производственных отношениях. Если ранее собственность была владением реальными вещами, то сейчас, в эпоху виртуальной экономики количество обращающихся денег многократно превосходит количество вещей, которые можно купить вообще. Обозначающее совершенно не обеспечено обозначаемым. Так как реальная власть сосредоточена сейчас в руках глобального капитала и медиакратии, мы позволим себе привести ряд соображений о природе денег, чтобы в итоге разобраться и в вопросе власти.
Житейская мудрость «денег никогда не бывает много» – больше чем бездумное обывательское замечание, это глубокое откровение о природе капитала. Деньги суть сгустки метафизической тьмы (вне категорий «плохого» и «хорошего»), мера неудовлетворенного желания, голода. Потому-то аскет и освобождается от денег. Накопление денег есть накопление неудовлетворенности; лицо, обладающее большим состоянием, имеет ни что иное, как черную дыру, засасывающую все вокруг. Если он обладает силой справиться с этой бешеной пустотой, черным циклоном, то дыра начинает расти, пожирая все вокруг. Так становятся богатыми. Богатый человек – это властелин теней.
Капитал – не сумма реальных вещей, но отрицательная величина, величина недостатка в них, единица измерения голода, а не пищи. Не существует прямой зависимости между количеством денег и вещами. Капитал затягивает в свою воронку те или иные вещи, но сопоставить вещь и капитал нельзя, капитал вообще не обладает качеством, но является наиболее чистым проявлением в этом мире принципа количества. Эксплуатация основана на избытке голода, а не пищи.
Саму по себе вещь невозможно оценить. Оценка вещи есть оскорбление заложенной в ней уникальности, ее идеи, даже внешней ее стороны. Оценивая вещь, человек приставляет к ней инфернальную сущность. Скорее речь идет об измерении тени, которую вещь отбрасывает, зависящую от угла между источником света (читатель, будь здесь особенно осторожен!) и предметом, на который тень падает (потенциальный покупатель). Стоимостью обладает лишь нечто непрозрачное и не являющееся источником света, то, что стоит на пути между тобой и светом.
Деньги – это освобожденная бездна.
В основе государственнической идеологии (левой и правой соответственно) лежит идея империи либо нации. В современной имперской идеологии, однако, всегда отсутствует стержень – фигура императора. Император – это герой, первый воин, и одновременно понтификс, первосвященник. Советский Союз, например, никакой империей, не был, по причине отсутствия метафизической вертикали, равно как и отсутствия героев во главе страны. Императором мог бы стать Троцкий, т. к. в его учении о перманентной революции есть характерный для империй потенциал экспансии идеального, преодоление национального. В данном случае в качестве имперской идеи, вертикали, служил бы коммунизм, как радикальный гуманизм. Сталинизм же, напротив, есть отступление от имперского в сторону национального, постепенный демонтаж всего революционного и пророческого в советском проекте. Впрочем, сталинизм являлся закономерным продолжением отступления Ленина и Троцкого от первоначальных лозунгов Великого Октября («власть – советам, земля – крестьянам, фабрики – рабочим, мир – народам»), внезапный переход от либертарной доктрины «Государства и Революции», предполагавшей отмену государства и самоуправление народных масс, к элитистской линии ленинской работы «Что Делать?», провозглашающей фактически диктатуру партии, якобы являющейся интеллектуальной элитой и авангардом рабочего класса. Неоднократное предательство большевиками махновцев, закончившееся кровавым подавлением украинского «повстания» и уничтожением автономного района, окончательно продемонстрировало контрреволюционную, реакционную сущность большевизма и неотвратимость трансформации последнего в то, что мы называем сталинизмом. Именно это противоречие, разделение между революционным, либертарным смыслом Октября и реакционной политикой большевизма привело к утрате последней своего смыслового ядра, метафизической вертикали, оставив лишь внешний псевдореволюционный антураж. Лживый же и бессмысленный проект, естественно, не жизнеспособен.
Являются ли империей Соединенные Штаты Америки? Как минимум, они обладают рядом признаков, характерных для империи: наднациональным характером экспансивностью, глобальным цивилизационным проектом «NOVUS ORDO SECLORUM». В воинственных речах американского государя зачастую присутствует революционная риторика «всемирного освобождения от тирании» и неопротестантский профетизм. Метафизика американского проекта движется двумя путями, зачастую, правда, переплетенными: неопротестантизм и масонство. Все, находившееся в традиционной Европе под спудом, все, что было запретным для средневекового европейца – гностические и хилиастические ереси, индивидуализм, сексуальная раскрепощенность – нашло свое воплощение в чистой форме за океаном, без решительной революционной борьбы со старым. Америка это подсознание Европы, ее тень. В определенном смысле – ее «дьявол». Печать была надломлена, «дьявол» вырвался наружу, побродил по местам безлюдным, вернулся обратно с компанией, найдя старый дом свой убранным.
Всемирная экспансия американизма есть экспансия Антиевропы, темной стороны европейского. Тем не менее, Америка не тождественна глобальному капиталу и медиакратии, зачастую национальные интересы США и «Всемирной Антиимперии» расходятся.
В любом случае, имперская идеология может быть сейчас только идеологией ре-волюционной (в первоначальном смысле этого слова), героической, пассионарной, а не охранительной, инертной. Империя это апология власти, осознающей и утверждающей себя, как таковую, вызов всей метафизике циклического исторического процесса, вызов всей динамике развития общества, вызов существующей власти - симулякру, антивласти, черной дыре капитала. Сейчас империализм может быть только фашизмом, воплощенным фалангистским слоганом: "Viva la Muerte", осознанным шагом в бездну, навстречу совращению власти и властью, навстречу круговороту власти и безвластия.
Точкой отсчета появления националистической идеологии является великая французская революция. Иосиф Виссарионович Сталин писал, что «процесс складывания людей в нации» является в то же время «процессом ликвидации феодализма и развития капитализма». Оба полюса национальной идеологии: «буржуазный национализм» и «национально-освободительное движение» являются, таким образом, идеологией левой, революционной и антитрадиционной, что отмечали как Генон, так и Эвола. Тем не менее, уже в конце прошлого века с поражением «социалистического лагеря» и установлением глобальным капиталом и медиакратией тотального контроля над мировой экономикой и политикой, можно говорить о национализме лишь как об инструменте системы для искусственного разделения трудящихся, для новых и новых войн, как об источниках наживы для буржуев и генералов. Отсутствует, опять же, суверенный властный субъект, без которого не возможен национальный проект, выстраивающий будущее. «Нации» более не объединяют людей, лишь разделяют их. Объединение людей возможно в семьях той или иной формы, племенах, в будущем, возможно, в народах, расах.. Народ – не нация. Народ – объединение родов, восходящих к общим предкам и объединенных общей духовной, душевной и генетической конституцией, равно как и общей исторической судьбой. Сходные народы образуют расу. Сейчас разрушение и смешение исторически сложившихся народов достигло «точки невозвращения», возможно лишь возрождение новых народов в новом космическом цикле, новом эоне.
Люди, «живущие в сети», наверняка знакомы со множеством проявлений интернет-субкультуры в стиле «гламурного фашизма», обращающихся к эстетике национал-социализма, как к поп-явлению. Эпатаж-эпатажем, а правда – правдой. Один из таких проектов, «Маленький Фюрер – фашизм для самых маленьких» – достоверно представляет одно из направлений нацистской эстетики.
Не героико-аристократическое, проявившееся в период становления нацизма, не линию Бенна-Юнгера, а эстетику нацизма, как массового явления, смесь предельной жестокости, сантиментов и мифологии, то, что понимается под словом «volkisch» и вершиной чего стал пресловутый фильм «Триумф воли». Есть в последнем сообщении «Маленького Вождя» фраза о поездке в «Диснейленд–Дахау». Очень точно! Массовая культурная продукция Диснейленда (да и всего голивуда) обладает основными чертами последней: эксплуатацией упрощенной мифологии, сентиментальностью, простотой чувств и посланий, откровенной жестокостью. Телевидение является современным «фюрером», обладает непререкаемым авторитетом влияния на массы, хотя бы по причине невозможности диалога между массами и ТВ. Причем разнообразие программ есть по сути лишь собрание ячеек сети, для того чтобы уж наверняка поймать любую рыбу. Фактически же, медийное чудовище, контролирующее планету, обладает неделимой органичной целостностью. Методы промывки мозгов тоталитарных движений второй четверти прошлого века и масс-медиа существенно не отличаются. Мы с удовольствием смотрим, как голивудский герой мочит «носителей абсолютного зла» пачками; если бы у него на рукаве появилась повязка со свастикой, он бы не изменился.
Телевидение является воплощением тоталитарного контроля над сознанием масс, «новым небом», инфернальным симулякром духа, автором нашей «реальности». Телевидение это власть; причем, оно не управляется «медиакратами», но развивается по собственным законам, как органическая система. «Медиакраты» вынуждены лишь следовать за вектором его развития, не нарушая колеи. Потому-то нет ничего плохого либо хорошего в монополизации российской властью эфира, тоталитаризм остается тоталитаризмом, будь он государственным или рыночным. В этом смысле любое участие со стороны человека, стремящегося к свободе и экзистенциальной ответственности, в деятельности телевиденья – есть сотрудничество со смертельным врагом, коллаборационизм. Само изображение в катодно-лучевой трубке тождественно идеологии «зрелища», любой человек, появляющийся в на телевиденье в этот момент становится частью репрессивной системы контроля и порабощения духа.
Другая форма коллаборационизма – «бархатный террор», практикуемый рядом «экстремистских», «радикальных» групп самой разной направленности: политические «инсталляции», «креатив», метание тортов и яиц в представителей системы либо других неугодных общественных деятелей. «Бархатный террор» есть такая же форма манипуляции общественным мнением, он невозможен без тотального контроля со стороны масс-медиа, так как не несет в себе совершенно ничего, кроме как ожидания медийного резонанса. Сам акт «бархатного террора» есть признание этого контроля, присяга в верности ему, придание ему дополнительной жизнеспособности. «Бархатный террор» – это последовательный конформизм, нечто противоположное революции. Настоящий революционер должен относиться к «бархатным террористам» также, как к буржуям, ментам, медиакратам. Разговор с ними – короткий.
Врагами же демократии мы не являемся. Демократические формы власти вполне традиционны, они были характерны для греческих полисов, средневековых комунн, известны и примеры военной демократии. Тем не менее, современную «демократическую» форму власти мы определяем, как лжедемократию, как не народную и не власть. Сама постановка вопроса – выбирать между Х и У – является профанацией лежащего в основе принципа демократии суверенитета народа, и фактически лишает его выбора. Сам факт ограничения выбора между определенным количеством влиятельных политических субъектов во-первых показывают иллюзорность «демократии», обнажает ее природу – спектакль. Во-вторых, он показывает, что личность «правителя» не важна вследствие отсутствия у него истинного авторитета, т.к. авторитет «демократически избранного» правителя держится на иллюзии и обмане. Такая вот «ложь в квадрате». Таким образом, мы последовательно противостоим поддержке любого «демократически избранного» правительства либо оппозиции. Здесь нет «большего зла» и «меньшего зла» – есть единое тотальное зло лжевласти, которое должно быть уничтожено.
Что мы предлагаем? Да не все ли вам равно? Если субстанцией социального ныне является ложь, можем ли мы претендовать на то, что мы говорим правду? Наш взгляд на иллюзорность политического правильно рассматривать, как социальный гностицизм, если угодно, социальный буддизм. Тропинка нехоженая, другой, впрочем, нет. Истина, как известно, не является антитезой лжи; разве возможен последовательный тотальный скепсис, если не относиться скептически и к себе? Что ж, может быть на этом пути и можно обрести веру. Нам близки левомаоистские партизаны и наследующие им во многом сапатисты; вооруженная автономия гуерильерос, органически единая с местным населением; родоплеменной социализм. Власть опирается на автомат – это мирской, внешний ее аспект. Герой, стерегущий периферию племенного круга, защищающий и расширяющий ее.
Карл Маркс писал: «Требование отказа от иллюзий о своем положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях». Значит, не надо ворожить, кормить вампиров своей и чужой кровью. А ведь это уже и есть революция, личная, имманентная революция. Остальное – боевой партизанский отряд, автономная зона, закрытая мистическая община или немотивированный индивидуальный террор, онтологическое безумие, самоубийство – личная ответственность, личный выбор.
«Политика – тухлое яйцо».