Джеффрой
(Derniere Volonte)
Дерьмовый
город
Париж
Музыка Derniere Volonte очень хороша. Музыка Derniere Volonte – чуть ли не самое хорошее из того, что выпускается на условно молодых лейблах условно индустриально/нео-фолкового толка (Old Europa Cafe, HauRuck!, Cold Meat Industry, Eis & Licht и тд), потому что красоты необычайной и сразу запоминается. Музыка Derniere Volonte – это идеальная попса. Попса является идеалом музыки, потому что начисто лишена рефлексии и потому максимально соответствует традиции в зерзановском понимании слова – традиции щедрости и изобилия, существовавшей до искусства, до религии, до символического мышления. В этом смысле идеальная попса примордиальна. Но при этом далеко не вся попса идеальна; большинство продуктов с ярлыком «попса» настолько же далеки от идеала попсы, насколько т.н. «рокеры» далеки от архетипа рок-исполнителя по имени G.G. Allin. Идеальная попса бывает гетеро- и гомоэротическая, и если первую представляют Кайли Миног и группа Виа Гра, то апофеоз попсы гомоэротической – это Derniere Volonte. Рефлексии музыка Derniere Volonte не лишена; но рефлексия эта обретается ниже пояса. Пульсирующие барочные синтезаторы, спешащие лечь под фашизоидные барабанные дроби, от которых еще со времен Оккупации учащенно сжимается анус каждого француза; чересчур гибко марширующие по сцене смазливые французские мальчики в квази-вермахтовских униформах; холодный, отстраненный вокал, перемежающийся сдавленными вздохами – все это напоминает о причудливом переплетении гомосексуализма, предательства и патриотизма в историческом сознании француза. Пишет, сильно упрощая, но метко, Илья Брахман:
При всем моем почтении к французской культуре должен заметить, что в массе своей лягушатники – пидерасты, и не только «в натуре», но и «по-жизни». Как они перед Гитлером хвост задрали, так и сейчас перед арапчиками. Структура личности у среднего лягушатника – извращенная: отдать Родину и честь историческому врагу, для того чтобы еще некоторое время наслаждаться высшими ценностями современного француза: кулинарией, спортом и порнографией. Жан Жене писал в своем «Нотр Дам де Флер» о нацистах следующее: «Мы же дрожим у себя в камерах, поющих и стенающих от навязанного им наслаждения, потому что при одной только мысли об этом гульбище самцов мы кончаем, как если бы нам было дано увидеть гиганта с раздвинутыми ногами и напряженным членом». Кончат лягушатнички всей командой, не сомневаюсь, от последователй Мишеля Фуко до Алена Де Бенуа, уж арапчики их до оргазма доведут, раз и навсегда.
За Жана Жене ходатайствовал Арагон, Ла Рошель был другом Сент-Экзюпери, Селина хвалил Троцкий – интеграция всех троих французов в культурный контекст бесспорна. Но хотя гомосексуалистом из них был только Жене, с точки зрения голлизма под немецев легли все трое. После 1968-ого француз, не любящий «арапчиков» (а любить и впрямь сложно), может не любить их либо стихийно, как Уэльбек, либо «слева», как Бернар Леви, либо «справа», как Де Бенуа; в любом случае, если он только не умный национал-анархист Ганс Кани, француз вновь будет вынужден под кого-то лечь, будь то Америка (Бернар Леви) или Евросоюз (Де Бенуа). Ну или можно как Уэльбек неустанно дрочить на тайландских проституток, из которых, как известно, половина субтильные крашенные мальчики. Лидер Derniere Volonte Джеффрой не знает или не понимает умного Ганса Кани, ничего не пропагандирующего и потому ни под кого не ложащегося – остаются европейские грезы Де Бенуа о светловолосой и голубоглазой Империи, а тут уж недалеко и до «гиганта с раздвинутыми ногами». Потому-то любимые авторы Джеффроя – Ла Рошель и Селин, источающие «возбуждающий запах предательства» (Жене). Все это идеологическое безобразие восхитительно отражается в музыке; ничего более декадентско-фашизоидно-пидорского, чем песня «Mon Mercenaire», человечеством попросту не создано. Розовая свастика? Не смешите. Совокупление лотарингского креста Де Голля с нацистским кулаком в геральдике Derniere Volonte – вот квинтэссенция гомофашизма; французский пидор не может не быть озабочен Историей, потому что его педерастия – историческая.
Жаль только, что мышление Джеффроя, столь удачно перекладывающего этот национальный невроз на восхитительную музыку, оказывается местами столь косноязычным; не спасает его даже двойной косметический ремонт, выполненный сначала Астериусом, потом мной. Фразы типа «Куда ушла та великая европейская мечта, которая ласкала наших отцов» и оскорбленная, совершенно серьезная реакция Д. на мой вопрос «Правда ли, что на сцене вы напоминаете Бэкстрит Бойз?», которую я-таки вырезал, говорят сами за себя. Наверное, нам нужно было не разрушать миф и придумать ответы самим, по мотивам песни про небесно-голубых фашистов в небесно-голубом кадиллаке… Потому что красота важнее правды, как научно доказал Уайлд О, тоже фашист.
Как бы ты описал свою музыку тем, кто еще с ней еще не знаком?
На этот вопрос мне трудно ответить. После 10 с лишним лет экспериментов я не могу описать свою музыку иначе, чем military pop. Возможно, причина заключается в том, что я не ощущаю ни один стиль «своим». Но если бы нужно было выбирать какую-то нишу, я бы скорее примкнул к cold wave, чем к неофолку, который кажется мне довольно смешным.
Термин military pop (или pop martial), впервые употребленный Arne Thau по отношению к твоей музыке, хорош, но я слышал его и в MTV-шном дискурсе, например в связи с Мадонной, поддержавшей американские войска зарубежом. Может ли простой человек отличить твой электро-поп от американизированного поп-мейнстрима, да и так ли это важно?
Я не знал, что Мадонна использовала это термин… Откуда она его взяла? Честно говоря, следует признать, что последняя запись Мадонны с Mirways относительно хороша, но чья эта заслуга? Возможно, в большей степени музыканта, чем исполнителя. Если рассматривать слово «поп» в самом широком смысле слова, то между мной и миром поп-музыки нет сильных различий. На меня очень повлиял электро-поп 80-х.
Почему с твоей точки зрения именно поп-музыка, а не какой-нибудь неудобоваримый нойз или панк, стала – парадоксальным образом – эффективным оружием против агрессии массовой культуры?
Нойз исчерпал себя в конце 70-х благодаря стараниям таких групп, как SPK, TG, NON и Monte Cazazza. Я не понимаю, как сегодня такой тип музыки еще может нести какой-то месседж, стимулирующий бунт или направленный против культуры, – на сегодняшний день он в той или иной степени интегрирован в общий контекст и довольно популярен. Его маргинальность проявляется только в случае максимальной необработансти и минимальной коммерциализированности, да и то речь скорее идет об оптическом обмане. Я больше не верю в культурный терроризм, в бесполезные теории о существовании артистов-бунтарей. Все это бесмысленно и периодически противоречит их собственным поступкам. Мы все заложники своих продаж. Никто не может по настоящему этого избежать потому, что без этого невозможно вести новые проекты. Мне не кажется, что популярные группы верят в свой мессадж. Скорее всего, все объясняется промоушном и маркетингом. Ты и в правду веришь, что Marilyn Manson не приходится прилагать усилий, чтобы его музыку воспринимали как контр-культурную? Честно говоря, я настроен скептически. Единственные, для кого контр-культура – не пустой звук, это те, кто не живет на доходы от своей музыки и может сделать из нее оружие, а не инструмент для зарабатывания денег. Контр-культура была реальной возможностью еще 20 лет назад, но сегодня она утрачена. Единственное, что еще возможно – это предоставить публике оригинальные идеи и дать ей возможность подумать, сделав это с помощью всех имеющихся у нас медиа-средств.
Расскажи о том, как появилась группа DV...
Буду краток. Я начал в 1995-ом с проектом Obeir et Mourir, три года у меня ушло на то, чтобы в тайне подготовить релиз. Я сконтактировался с Альбином Юлиусом в 1998 году, когда он только основал HauRuck!. Я был одним из первых исполнителей на этом лейбле вместе с Co Caspar и Novy Svet. Мои новые работы скорее всего останутся на лейбле Альбина, потому что он единственный, кто никогда не сомневался в Derniere Volonte!
По сравнению с ранними меланхолическими работами (Obeir et Mourir), музыка DV стала более ритмичной и динамичной. Ты все чаще используешь голос… Почему ты движешься именно в этом направлении, а не продолжаешь раннюю эмбиентную линию?
Дальнейшая работа в духе Obeir et Mourir никак не могла удовлетворить меня в долгосрочной перспективе. Это был важный вопрос, и сегодня я не сожалею о совершенном выборе. Obeir et Mourir связан с трудным периодом моей жизни, который чуть было не кончился плохо. Он был полон фрустрации, в нем было слишком много негативного. Я работал больше трех лет и в конце концов хотел все сжечь, все уничтожить, забыть, чтобы родиться заново. Мне нужен был переходный период, чтобы забыть первый релиз… Hau Ruck! поспел очень вовремя. Мои первые работы сегодня меня ужасают. Теперь, по прошествию времени, очевидно, что это не могло долго продолжаться в таком виде, это должно было измениться! Сегодня я чувствую гораздо больше внутренней гармонии с тем, что я делаю. Мне больше не нужно ничего доказывать, все что мне нужно – давать лучшее.
Название «Derniere Volonte» (дословно «Последняя воля», образно – «Завещание») – описывает какую-то конкретную реальность или просто выбрано потому, что в нем есть своя героика?
Я не слышу в нем ничего героического. Героизм больше не существует, по крайней мере в огромной грязной стране, которая называется Францией. Для меня героизм – это прежде всего честность и верность. Кого сегодня можно назвать героем? Только в сложной ситуации возможно оценить ценность человека, все остальное – имидж и самодостаточность. Название же я выбрал в 1994 году, тогда это значило для меня нечто сильное, сооветствующее моему состоянию духа. Мне нравится похоронное и романтичное звучание «Derniere Volonte», это тревожное сочетание, которое мне идеально подходит.
Ты чувствуешь себя на месте в этой эпохе, или же у тебя есть ощущение, что ты живешь не в своем времени? Многие твои композиции насыщены ностальгией по некому утраченному величию, тоской по прошлому…
Эпоха, в которой мы живем, мне не нравится, быть может, поэтому мне так неуютно. Куда ушла та великая европейская мечта, которая ласкала наших отцов? Глядя на то, что происходит сегодня, понимаешь, что мы скоро вновь погрузимся в хаос – это не замедлит случиться. Сегодня больше, чем когда-либо, европейцам нужно стать плечом к плечу и противостоять врагу.
У меня создалось впечталение, что «милитаристская» концепция, которой вы придерживаетесь (униформы на сцене и т.д.) должна пониматься не буквально, а скорее с философских позиций. Как обстоит дело в действительности – пересекается ли хотя бы частично реальность войны с миром битвы, который создает ваша музыка? Мог бы Джеффрой-певец стать Джеффроем-солдатом – в буквальном смысле слова? Ты можешь представить себя с автоматом, или твой милитаризм носит чисто эстетический характер?
Я могу себя представить с автоматом, почему бы нет? Я прекрасно знаю, что мой порог терпимости невелик, поэтому если кто-то попробует играть на моих нервах, он рискует дорого за это заплатить. :-) Милитаристский образ дает представление о том, какой должна быть моя жизнь, это бой за мои идеи и, быть может, однажды наступит день, чтобы их защищать. Но это не означает, что я согласен с военным коллективизмом (я не пошел в армию, потому что в существующем виде это полное дерьмо), скорее это знак того, что я не стану терпеть то, что мне вредит. Если завтра Европа вновь вспыхнет, буду ли я выбирать, что делать? За DV не стоит какой-то определенной идеологии, это не входит в мою задачу – я не слишком близок к современной политике. Мой образ мысли нередко мрачен, но он последователен и честен.
Ты признавался, что индустриальная музыка оказала на тебя большое влияние. Если так, разделяешь ли ты подход тех же TG, утверждавших, что музыка – всего лишь элемент большого механизма, созданного для того, чтобы поставить официальную культуру и общество на колени? Носят ли ваши цели в первую очередь художественный характер, или же вы стремитесь побудить слушателей к более серьезным, чем чистое развлечение, вещам?
Я ценю музыку и концепции TG, но это не значит, что согласен со всеми их идеями. Они первопроходцы этой сцены – их заслуга в том, что они двигали идею, маргинальный концепт, который зачастую плохо воспринимался. Кто сегодня рискнет выпустить диски, которые все ненавидят и запрещают во всех масс-медиа? Я уважаю их стратегию, потому что это искреннее и продуманное выступление против всех и вся. Но лично я воспринимаю себя несколько в ином контексте, моя музыка гораздо более приемлема, чем музыка TG в то время. Это не означает, что я предназначаю DV всем жителям планеты. Цель, которую я себе ставлю, заключается не в том, чтобы изменить восприятие моих слушателей, скорее в том, чтобы пригласить их в путешествие к сердцу того, чем я одержим. Это несколько иной подход, в первую очередь речь идет об очаровании атмосферой, а не о конфронтации мнений.
Давай вернемся к политике.. Даглас Пирс как-то сказал: «Все новые европейцы – «капо». Мы заключенные, которые следят за другими заключенными. Мы все узники нашего прошлого, нашей этики, нашей морали, нашего культурного наследия и наших ожиданий. Мы все еще не вырвались к свободе нового рассвета». Что ты на эту тему думаешь?
В том мире, который нам предлагают, Европа ничего не стоит. Правительства проституируют странами сообщества в пользу культур, вредных для нашего нормального развития. Я совершенно согласен с оценкой ситуации, которую дает Даглас Пи. То, что он заметил, все более и более очевидно. Если завтра Турция войдет в Европу, мы сможем уверенно утверждать, что наши правительства за деньги проституируют наши базовыми интересами. Мы заключенные чудовищной системы, в которой максимальными привилегиями пользуются те, кто приносят больше всего вреда. Я люблю свою страну, но я больше не могу каждый день выносить глупость, которая подается как культурный феномен и идиотическую искренность, предлагаемую в качестве готовой схемы мышления.
В твоей музыке кшатрийские архетипы соседствует с декадентскими мотивами (ностальгической меланхолией, гомоэротическими намеками и пр.). Ты их воспринимаешь как две противоположные тенденции или как две стороны одной медали?
Я не считаю, что это природные противоположности. Ценность каждого не ограничивается вольным или невольным культивированием «теневых зон» (гм, интересно что он имеет в виду – asterius). Величайшие завоеватели в той или иной степени были великими декадентами или существами, склонными к извращению – это объясняется их более сложной природой.
В прошлом многие индустриальные и нео-фолковые исполнители становились жертвами законов о политкорректности – вспомним Бойд Райса, Остару, Майкла Мойнигана и т.д. Под давлением левых активистов им приходилось объяснять, что же они «на самом деле имели в виду» в своих «двусмысленных» песнях. Ты когда-нибудь сталкивался с чем-нибудь подобным и что ты об этом думаешь?
Я не знаю, были ли они жертвами этой системы или они себя поставили в положение жертвы, что не одно и тоже. Для меня музыка не может представлять реальную опасность существующим институтам. У меня никогда не было ощущения, что я принадлежу к волне артистов-провокаторов – то, что я делаю, к ней не относится. Я никогда не подвергался давлению со стороны каких-либо институтов, но возможно, что однажды все изменится…
Ты называл Селина и Ля Рошеля в числе своих любимых авторов. Они оба хорошо известны и в некоторой степени даже приняты широкой публикой. А что ты скажешь о менее известных французских писателях, людях искусства?… Есть ли какие-то «темные имена», о которых бы ты посоветовал найти больше информации…
Селин и Ля Рошель мне интересны постольку, поскольку они были неприняты, отторгнуты. Влияние их на мою музыку бесспорно. Я прекрасно понимаю их точку зрения, а в случае с Дрие Ля Рошелем это даже нечто большее, чем просто понимание, мы очень близки внутренне, особенно если судить по книге «Блуждающий огонек» (Le Feu Follet). Алан – персонаж, который меня трогает. Он пытается понять, зачем ему продолжать жить, но не находит достойного выхода. Я мог бы стать им – еще несколько лет назад…
Одна из самых красивых твоих песен – Vienna. Почему именно этот город?
Я посвятил песню этому городу потому, что на меня произвела сильное впечатление его атмосфера. Он не похож на все эти большие прогнившие города, там очень спокойно, стресс уходит. Я живу под Парижем и могу честно сказать, что это дерьмовый город! Эта прекрасная столица потеряла все, остались ловушки для туристов… А приехав в Вену в первый раз, я тут же потерялся в оживленном квартале посреди бела дня, но мне ни на секунду не было неуютно. Держу пари, что в Париже это невозможно. Кроме того, в Вене чудесная архитектура.
Я слышал, что ты в дружеских отношениях с Овидией (Ovidie), которая одновременно известная порнозвезда и идеолог французской контр-культуры. Вроде бы ты даже планировал написать саундтрек к ее фильму.
Да, мы хорошо знаем друг друга, и у нас есть несколько совместных проектов. В будущем мы надеемся закончить электро-проект под названием Aircrash. Все очень неясно, у нас у обоих такие характеры, что все дела затягиваются и откладываются. Что касается музыки к ее фильму, то уже несколько месяцев как я ее закончил в атмосфере полного хаоса (у меня сломалась вся аппаратура, я все записал на 4 дорожки)!
Расскажи о планах на будущее. Ожидаются ли новые релизы и сплиты Derniere Volonte в этом году?
В этом году я запланировал создание сайта Derniere Volonte. Он будет прост, но позволит всем желающим получить максимум информации о том, что я делаю. Кроме того, я надеюсь выпусть новый альбом и макси-сингл, но говорить об этом еще рано. Терпение, терпение…
Перевод с английского: Иван Asterius